Главная ценность – жизнь

Айно Андреевна Логинова, известный и уважаемый в городе человек, ветеран труда, более четырех десятков лет проработавшая в  сфере бытового обслуживания.

Как профессионал, она не однажды становилась героиней газетных публикаций.  Но сегодня  Айно Андреевна  делится личными воспоминаниями не о том, как развивалось бытовое обслуживание района, свидетелем чему была с победной весны 45-го, не богатым жизненным опытом, а тем, что сохранила память о страшных годах Великой Отечественной войны, лишившей ее поколение счастливого детства, беззаботной яркой юности, родных и близких людей. Они могли бы иметь иные судьбы. Прожить  совсем другие жизни, а многие  просто - жить.

- Когда началась война, мне было уже 12 лет, поэтому запомнилось многое, но за  точность дат и последовательность событий уже ручаться не могу –  слишком много лет прошло, предупредила Айно Андреевна, прежде чем перейти к рассказу.

Была семья…

Жили мы под Ленинградом, в деревне Пендалово Гатчинского района. Отец работал на одном из Ленинградских заводов, а мама – в колхозе. Папа бывал дома наездами, поэтому все заботы о доме, хозяйстве, нас, детях – трех сестрах, лежали на маме. Держали корову, соседи тоже. День в одной семье молоко шло на собственное пропитание, день - в другой. Мама по очереди с соседкой возила его на продажу в Ленинград. Оттуда возвращалась с продуктами и обязательно с какими-нибудь сладостями. Мне, как самой старшей, приходилось в ее отсутствие приглядывать за младшими сестрами, выполнять посильную домашнюю работу.

 Во время финской компании отец был призван на фронт, но этого в памяти не сохранилось. Зато хорошо помню день, когда мама, вернувшись из Ленинграда, сказала, что он получил повестку явиться в Гатчинский военкомат, потому что снова началась война. На следующий день, она, бросив все дела, поехала в Гатчину, чтобы проститься с ним и успела только подбежать к отправляющемуся составу.

 С фронта отец не успел прислать ни одного письма. Вместе с  двоюродным братом он попал на один из островов на Балтике, во время разминирования которого его брат погиб, а отец пропал без вести. Случилось это почти сразу, как они уехали на фронт. Это была первая  утрата нашей семьи, но не последняя: война выбивала нас из жизни по одному – через голод, болезни. 

Вечером свои, утром – немцы

Фронт до нас докатился молниеносно. За короткое время деревня несколько раз переходила из рук в руки, не успевали прийти в себя. Запомнился первый приход немцев.

Бой длился, как нам казалось, долго. Все грохотало, свистели пули, снаряды взрывались вокруг. Жители прятались в самодельных убежищах, пустых окопах. Когда все стихло и вернулись в дома, оказалось, что в них – немцы. Поначалу они никого из изб не выгоняли, просто занимали лучшие комнаты. Утром, как на работу, шли воевать в хорошем настроении и все повторяли: «Ленинград- капут!» А возвращались злые-презлые: не получался «капут». Срывали зло на нас, мы старались не попадаться им на глаза.

 Потом ненадолго вернулись наши. И снова отступили. Во время очередного боя почти вся деревня была уничтожена пожаром. Помню, сидим в окопчике, прибегает один из соседей, кричит: «Все горит – дома, ферма, коровы, лошади!». Я говорю маме: «Если наш дом не сгорит, всех погорельцев к себе возьмем». А он: «Ваш дом первым и сгорел». Он убежал, а мы вылезли из убежища на воздух – подышать. В это время в него попал снаряд и вторая семья, что была с нами, погибла. А нас присыпало землей, и  я сначала думала, что и моих в живых не осталось. Но слышу, одна из сестер маму зовет, и та откликается: слава Богу, живы!  И поползли под огнем и пулями до убежища деда. А потом все ютились в его уцелевшей хатке.  

С каждым своим возвращением немцы все больше зверели. Забрали у людей весь скот, продукты. Не выдержав, перебрались жители в лес. Построили шалаши, в них спали и пытались спасаться при налетах.

Когда наши в очередной раз заняли деревню, пытались нас эвакуировать. До Гатчины шли налегке: с рюкзаками, котомками. Там разместились в каком-то бараке, спали на бетонном полу, голодали. Мама была очень истощена, тяжело заболела. Эвакуироваться не успели. Не помню почему, но вскоре вернулись в деревню. Мы не подозревали, какой ад нас там ждет.

На грани жизни и смерти

   Мама так больше и не поднялась, по весне умерла. Еще раньше умерли родившаяся и прожившая всего два месяца четвертая сестренка, дедушка, тетушки. Остались мы втроем без взрослых. Голод в деревне царил жуткий. Уже в начале лета ни в деревне, ни вокруг нее не осталось крапивы и лебеды – им даже отрастать не давали. Иногда перепадали остатки от немецкой кухни, за ними выстраивались в очередь и дети, и взрослые. Хватало не всем. 

Наверное, нам, полным сиротам, не пережить было бы того лета, но немцы возобновили работу довоенного детского дома в Гатчине и нас туда отправили. Воспитатели и директор были из местных. Голодали и там. Два раза в день давали баланду – воду с капустным листом, небольшой квадратик, напоминающий кровяную колбасу, и такой же кусочек хлеба. За каждую провинность наказывали жестоко. Один мальчонка  не удержался и нарвал в чьем-то огороде  совсем еще мелкой морковки. Ему при всех дали 25 плетей. Моя средняя сестренка в детдоме и  умерла от голода. Многие тогда умерли. Остались мы вдвоем с младшенькой. Однажды все малыши, в том числе и она, исчезли. Никто не знал, куда. А через несколько дней и нас, тех, кто постарше, погрузили в товарные вагоны и куда-то повезли.   Оказались в концлагере в Эстонии. По иронии судьбы там же, но в другом бараке, была и сестренка. Но изоляция была полная, и мы даже не подозревали, что находимся рядом. Вообще каждая думала, что другой уже нет в живых. О немецких концлагерях известно сейчас много. Наш мало чем отличался от других. Целыми днями сидели запертыми на нарах, кормили так, чтобы не все разом перемерли. Мечтали только о еде и чтобы выжить. На работы, как взрослых из соседних бараков, нас не гоняли…

И наступил мир

Когда  пришло освобождение, не было сил не только радоваться, но просто осознать, что мучения, наконец, закончились. Обратный путь домой помню плохо – слишком слаба была. Привезли нас в Ленинград, поместили в детский дом. Что это был за дом! – Тепло, светло, постельное белье. Кормили сытно и относились по-доброму, сердечно. Мы уже и забыли о том, что нас можно любить и видеть в нас детей. Мне  к тому времени исполнилось 14 лет, и в ответ на тепло и ласку старалась во всем помогать взрослым: на кухне работала, ухаживала за больными детьми. Появилась у меня и подруга, жившая до войны в Петрозаводске, с которой очень сдружились. С этой дружбой и связан был поворот в судьбе, навсегда связавший меня с Карелией.  Когда группу карельских детей стали готовить к возвращению на родину, мы не нашли сил расстаться, и я заявила, что поеду с подругой. Директор детского дома долго убеждал не делать этого. Объяснял, что Петрозаводск весь разрушен, детского дома там нет, только временно организованный детприемник. А в Ленинграде получу образование, профессию. Может, отец вернется, или родственники отыщутся. Не убедил.

Новая родина

В правоте его слов убедилась, как только оказалась в Петрозаводске. Условия жизни в детприемнике  были гораздо скромнее, чем  в Ленинградском детском доме. Но кормить тоже старались хорошо.  Приводили и привозили беспризорников, вылавливая на улице, в пустых домах. Они часто убегали, поэтому дисциплина была жесткой, ходили всегда строем, под контролем. На ночь нас запирали.  Успев за время скитаний отвыкнуть от нормальной жизни,  ребята очень медленно возвращались к ней.

А мне подошло время определяться с дальнейшей жизнью. Хотела выучиться на таксиста, но таких курсов не было, да и лет, как теперь понимаю, не хватило бы для этого. А тут предложили группе девочек поехать в Суоярви работать в швейное ателье. Так 6 мая 1945 года в 15 лет оказалась я в Суоярви.

Швейное ателье располагалось в двухэтажном финском здании по улице Лесной. Сегодня это пустырь между домами № 5 и № 3 по этой улице. На первом этаже находился швейный цех, на втором жила закройщица. Жилья нам не дали, спали прямо на столах в цехе, постелив под себя ватин. Имелись в ателье всего две ножные швейные машинки, и мы целыми днями практиковались – жали и жали на педали,  учить нас, как выяснилось, было некому. Жизнь в городе еще была организована плохо. Питались плохо, одеться было не во что. Позже нас поселили в отдельной квартире. Девчонки при первой возможности уезжали, и осталась я одна, потому как ехать было некуда.

Вскоре в Сортавале открылось профтехучилище, в Суоярви приехала его представительница, занимавшаяся набором в группу швей. Но для поступления нужно было иметь не меньше четырех классов образования, а я до войны успела закончить только три. То ли пожалели меня, то ли разглядели, что смогу освоить специальность, но дали «правильную» справку и училище я закончила. И снова вернулась в наш город. Уже спустя несколько лет, имея семью, двух сыновей, закончила курсы закройщиц, ею и проработала до пенсии.

 «Здравствуй, дорогая сестренка»…

И сразу после войны, и потом немало лет пыталась я отыскать родных, сумевших выжить. В первую очередь – отца. С трудом выяснила, что пропал он без вести и при каких обстоятельствах. Отыскалась одна из двоюродных сестер, стали переписываться. В 60-х ее мужа, военного моряка, перевели служить в Эстонию, и она решила отыскать другую двоюродную сестру, о которой было известно, что та выжила в том самом концлагере.

 Это была тонкая ниточка, дающая надежду. И она не подвела. Выяснилось, что обеих малолетних сестер: эту и мою младшенькую, удочерили эстонские семьи. Сестра продолжила поиск, и однажды произошло чудо. Прихожу домой на обед, сын говорит: «Тебе письмо пришло из Эстонии от сестры, но от другой». Растерялась – какой другой? Вскрыла конверт, читаю: « Здравствуй, дорогая сестренка. Ты не поверишь, но это я…» Дальше строки поплыли перед глазами, которые отказывались верить написанному. Успокоившись, дочитала до конца. Так, спустя 26 лет война все же вернула мне родную сестру. Она до сих пор живет в Эстонии, имеет детей, внуков. Приезжала ко мне. Ей посчастливилось, попала в хорошую семью, и жизнь сложилась по-другому. Но и я на свою не жалуюсь. Конечно,  послевоенные годы были нелегкими. Но это были мирные годы, жизнь постепенно налаживалась, город отстраивался, прирастал новыми людьми. Всеми мыслями и делами мы были устремлены в будущее…

 Самая большая ценность – жизнь

Я слушала немного сбивающийся, с отступлениями и уточнениями, паузами на преодоление волнения рассказ Айно Андреевны с чувством смятения и потрясения: сколько же страшных событий, испытаний всего за три года выпало на долю маленькой девочки, чудом уцелевшей в аду   самой страшной войне ХХ века! И скольким мальчишкам и девчонкам  -  таким же детям войны -  не суждено было вырваться из этого ада, вырасти, навсегда остаться детьми и жить только в памяти уцелевших…

И эти уцелевшие, живя за себя и за них, сумели возродить страну и не жаловаться на нелегкую судьбу, а благодарить ее за то, что подарила им главное – жизнь.

- Я никогда не думала, что проживу так долго и  отмечу 85-летний юбилей. После войны еще долго организм был ослабленным, часто болела. Но появилась семья, дети, и силы откуда-то появились. Бывало трудно, очень. Самой большой послевоенной утратой стала ранняя смерть мужа. Осталась с малолетними детьми, которых надо было поднимать. Потом, уже взрослым, потеряла одного их сыновей. Еще одно большое горе. Но никогда, как был трудно, тяжко ни было, не позволяла себе отчаиваться, опускать руки. Наверное, потому, что те, кто пережил войну, на себе испытал, своими глазами увидел, насколько хрупка наша жизнь, как ее легко отнять. Всем своим нутром, всей сущностью  мы понимаем, она – главная ценность, ею надо дорожить в первую очередь. Я всегда просыпаюсь, радуясь встрече с новым днем. Еще несколько лет назад, пока позволяло здоровье, участвовала в разных мероприятиях ветеранской организации, пела в хоре ветеранов. Теперь удовольствие доставляет чтение, общение с людьми – у меня очень хорошие соседи. Я люблю свою квартиру – мне в ней тепло и уютно. Прожившей довольно долго, мне так  хочется объяснить более молодым землякам, которым сейчас живется нелегко, что не бывает безвыходных ситуаций, любые испытания преодолимы, пока все живы и на земле - мир.

Беседовала Наталия НИКОЛАЕВА